В ходе событий «Арабской весны» по отношению к лидерам стран, где сложилась революционная обстановка, из уст западных политиков несколько раз звучало такое словосочетание как «утрата легитимности». Обычно эта фраза связывалась с применением насилия по отношению к оппозиции и жертвами среди мирного населения. Так что, речь, скорее, шла об утрате легитимности в глазах «цивилизованного мира». Хотя этот взгляд тоже весьма избирателен — к примеру, применение жестких мер по отношению к протестующим во Франции или США, или регулярные бомбардировки Газы Израилем, уносящие жизни тысяч палестинцев, не наносят существенного вреда международному положению этих стран.
В связи с этим, куда интереснее проследить, как происходит утрата легитимности власти в глазах граждан, что в итоге и создает условия для ее смены. Богатую почву для размышлений насчет понятия «легитимность» дают события «Арабской весны». Почему Мубарак или Бен Али стали ненавистны для значительного количества граждан в своих странах? Какие причины приводят к тому, что портреты президентов начинают рвать и топтать те, кто еще не так давно их поддерживал? Ответы на эти актуальные вопросы, могут помочь объективному исследованию нынешней неспокойной эпохи.
Что понимается под «легитимностью власти»?
Для того, чтобы исследовать поднятую в данной статье тему, сначала, вероятно, следует ответить на вопрос, что же представляет собой понятие «легитимности власти»? Понятие достаточно абстрактное, не поддающееся никаким измерениям, кроме, пожалуй, социологических опросов. Но и их объективность, ввиду разных причин, часто не вызывает доверия исследователей.
На мой взгляд, под «легитимностью власти» следует понимать признание за ней права на управление государством со стороны элиты и населения. Но можно ли использовать термин «утрата легитимности», или лучше говорить о «падении популярности» и «утрате доверия»? Ведь если бы падение популярности и переход ее в ненависть не приводили в итоге к низвержению, то эти факторы так бы и оставались в категории симпатии/антипатии населения.
В демократических системах падение популярности политика ведет к поражениям на выборах и уходом с политической арены. В случаях же, когда система авторитарна, а политический лидер практически несменяем, падение его популярности ниже определенной отметки может создать условия для переворота/революции. Сначала политически активные граждане перестают уважать власть, затем начинают ее презирать, потом готовы поддержать ее свержение. Образно выражаясь, власть сначала свергается в умах, а потом это может произойти уже и в реальности, особенно если есть силы («есть такая партия»), готовые осуществить свержение.
Утрата легитимности лидера в глазах населения или политической элиты является следствием разных факторов — как внешних, так и внутренних, как объективных, так и субъективных. Социальные, экономические и политические кризисы подрывают доверие к власти, однако, до сих пор остается открытым вопрос о том, что же является катализатором народных волнений? Когда наступает момент разочарования в политической системе/партии/лидере, и как достигается критическая масса, после которой обычное недовольство сменяется открытой агрессией в ходе демонстраций или даже насильственных действий против полиции или военных?
И речь не только о «народных революциях» — даже дворцовые перевороты происходят на фоне утраты популярности лидера или правящей группировки. Можно вспомнить, как быстро и бескровно военными заговорщиками были свергнуты короли Египта или Ливии в 1952 и 1969 гг. При этом Г. Насер и М. Каддафи были уверены в том, что никто не выступит в поддержку монархии, степень поддержки населением которой действительно был крайне низок.
Автор этого текста находился в Египте в 1999-2000 гг. и помнит, как положительно отзывались о Х. Мубараке простые каирцы: водители такси, торговцы, бавабы, владельцы закусочных. И спустя семь лет, снова оказавшись на улицах Каира и Александрии, можно было обратить внимание на то, насколько в худшую сторону изменилось отношение простых людей к своему президенту. И это было еще в относительно спокойном 2007 г. Когда же в 2008-09 гг. грянул продовольственный кризис, и начались «хлебные бунты», возмущенные египтяне впервые начали сжигать портреты Мубарака…
Три поколения лидеров
Новейшая история Ближнего Востока началась во второй половине ХХ в. с обретением независимости большей частью арабского мира. Рассматривая период 1950-е — 2010-е как отдельный период развития региона, можно выделить три поколения лидеров, исходя из факторов, обеспечивавших их легитимность в глазах народа.
Легитимность первого поколения постколониальных лидеров была обеспечена их победами в борьбе с колониализмом — такие лидеры как Насер, Бен Белла и другие были в глазах народа борцами за национальные свободу и независимость. Они были лидерами-революционерами, лидерами-освободителями. Конечно, революции совершали не одиночки, а, как правило, группы военных, представители тайных организаций. Но там было много важных и харизматичных политиков. И наиболее яркой фигурой первого поколения таких лидеров, пожалуй, можно назвать Гамаля Насера, поскольку он продолжил и развил концепцию борьбы с колониализмом в его новой форме — противостоя США и Израилю. Роль Насера как лидера борьбы с неоколониализмом обеспечивала ему беспрецедентную поддержку населения. И даже поражение в 1967 г. не смогло лишить его популярности.
Условно «второе поколение» лидеров — Анвар Садат, Хафез Асад, Саддам Хусейн, не причастные к освобождению от колониальных оков, нашли возможность сделать себя победителями в других битвах. Например, Садат и Асад прославляли себя как великие полководцы Октябрьской войны 1973 г.: в Каире и Дамаске воздвигнуты величественные музейные экспозиции, посвященные арабской победе в этой неоднозначной войне. Саддам после кровопролитной ирано-иракской войны 1980-88 гг. позиционировал себя как спаситель арабского мира от персидской угрозы. Причем, на волне этой эйфории, желая стать этаким Навуходоносором, он, фактически, втянул Ирак в кувейтскую авантюру. Лидеры других государств, которым не довелось воевать, делали ставку на успешное развитие, одерживая победы в сфере экономики и социального развития (Бумедьен, Бургиба и т.д.).
Третье поколение лидеров, в число которых можно включить Мубарака и Бен Али не имели боевых заслуг перед своим народом и не смогли стать успешными реформаторами. В первое десятилетие ХХI в. они оказались перед серьезными вызовами: нужно было осуществлять следующий этап модернизации; следовало избежать вредных последствий грядущих экономических и продовольственных кризисов; и, наконец, необходимо было выработать новые модели поведения в информационном обществе. Следует признать, что и Мубарак, и Бен Али, и Каддафи (проживший три поколения за одну жизнь), действовали достаточно гибко и старались подстраиваться под обстоятельства: то объявляя о начале судьбоносных преобразований и демократизации, то двигаясь навстречу исламскому традиционализму. Однако в силу внешних и внутренних причин, к концу первого десятилетия XXI в. многие арабские лидеры пришли с очевидными «имиджевыми проблемами» — особенно среди многочисленной молодежи. Пресловутая теория «молодежного бугра», которую так любят зарубежные и отечественные позитивисты, может быть рассмотрена не в фрейдистском ключе, а в контексте легитимности власти в глазах молодежи. В первое десятилетие XXI в. в глазах молодых египтян, ливийцев и тунисцев такие люди как Мубарак, Каддафи и Бен Али были всего лишь засидевшимися у власти стариками, которые правили задолго до их рождения.
Представители молодого поколения лидеров, которые могли бы прийти на смену своим отцам, такие как Сейфуль-ислам Каддафи или Гамаль Мубарак воспринимались как избалованные дети своих отцов, значительную часть времени проведшие за границей и далекие от своего народа. И даже молодой, с точки зрения возраста, Башар Асад, несмотря на имидж современного лидера, был окружен старой гвардией, состоящей из сподвижников своего отца. Поэтому долгое время вопрос о том, насколько Башар самостоятелен в принятии политических решений, задавался как исследователями, так и простыми сирийцами.
Короли легитимнее президентов
Парадоксально, но одна из особенностей «Арабской весны» в том, что она не привела к свержению ни одной ближневосточной монархии. Несмотря на некоторое напряжение, возникшее в таких странах как Марокко, Иордания, княжествах Персидского залива, серьезный кризис имел место только в Бахрейне. Однако там он был в большей степени связан с конфликтом правящего суннитского меньшинства с шиитами, нежели являлся кризисом легитимности лидера.
Получается, что в кризисный период монархии Ближнего Востока показали большую устойчивость к революционным кризисам, чем республики. При этом, конечно, следует признать тот факт, что на самом деле форма правления в большей части стран региона – будь то конституционная монархия или президентская республика – является лишь ширмой, прикрывающей авторитарную систему управления. Неизбираемый и практически пожизненный король кажется более честным, чем президент, который был вынужден постоянно разыгрывать спектакли с выборами, по сути, являясь таким же пожизненным правителем, как и монарх. Мубарак, желавший видеть своим преемником сына Гамаля, только одним этим фактом вызывал у египтян немыслимое раздражение. В то же самое время иорданцы считали закономерным, что после короля Хусейна страной стал править его сын Абдалла. (В связи с этим, интересно, что идеи реставрации некоторых монархий, например, афганской, иракской или ливийской, несколько раз озвучивались в последнее десятилетие, но пока так и остались нереализованными).
Можно привести несколько доводов, объясняющих особую «устойчивость» монархий на современном Ближнем Востоке. Во-первых, образ монарха обладает большей сакральностью, нежели образ президента. Президент является исполнительным директором с ограниченным сроком власти. Король же вместе с флагом и гимном, фактически, представляет собой живое олицетворение государственной власти, его символ. Во-вторых, монархическая система более традиционна для политической культуры многих стран Ближнего Востока, где родоплеменные отношения были основой общественной организации. Тот же вождизм с его культом личности, присущий республиканским режимам эпохи арабского национализма, по сути, имитировал монархии далекого и недалекого прошлого. Являясь более архаичной формой правления, монархии черпали свою легитимность в религиозных символах — Саудовская монархия как «хранительница двух мусульманских святынь»; короли Иордании и Марокко как «потомки пророка Мухаммада (мир ему)».
Что же касается арабских княжеств Персидского залива, то их устойчивость была обеспечена упомянутой выше традицией родоплеменных и кровнородственных отношений, которая хоть и подверглась изменениям благодаря «нефтяной модернизации», но продолжает оказывать влияние на формирование политической системы. Смена власти в таких системах, как правило, происходит лишь посредством дворцовых переворотов в случае нарушения баланса сил в семейной или клановой среде, которая и представляет собой правящий класс.
При этом, однако, не следует забывать, что в 1950-1960-х гг. ситуация была диаметрально противоположной — тогда монархии казались рудиментом, пережитком, которому не было место на политической карте Ближнего Востока. И сакральность королей Египта или Ирака не спасла их от бесславного свержения.
В ходе последних событий антимонархические лозунги звучали и на улицах городов Марокко и Иордании, где проходили антиправительственные митинги, спровоцированные событиями «Арабской весны». При этом в богатых нефтью и газом странах Залива для предотвращения волнений были использованы экономические факторы — повышение зарплат, разовые выплаты и другие подобного рода действия, что рассматривается многими экспертами как едва ли не главная причина стабильности режимов в условиях региональной турбулентности. Но свергнутый Каддафи тоже принял подобные меры, тем не менее, Ливия стала первой нефтедобывающей страной с высоким уровнем доходов населения, где власть была свергнута. Правда, здесь не стоит забывать о внешних факторах в свержении Каддафи, которые оказались решающими — без воздушной поддержки НАТО и действий иностранных наемников Каддафи бы, вероятнее всего, сумел сохранить свою власть.
Поэтому более подходящим примером свержения власти в богатой нефтью стране является Иран. Как известно, в 1979 г. там произошла антимонархическая революция, причем несмотря на достаточно высокие цены на нефть и нормальный уровень жизни населения. И в этом случае, конечно, решающую роль сыграл религиозный фактор, ибо недовольство народа, в первую очередь, было направлено на ту «секулярную вестернизацию», которую решил устроить в Иране наследник династии пехлевидов. Этим он и лишил себя легитимности власти в глазах иранского народа, полностью утратив его доверие…
Продолжение в части №2
Гумер Исаев, кандидат исторических наук
Muslim Politic