В так называемой «доктрине Буша» (принятой после 11 сентября 2001 года, в сентябре 2002 года) отмечается, что Соединенные Штаты Америки, их союзники и друзья сталкиваются с совершенно новыми угрозами, которые исходят от «государств-изгоев» и террористов. Те и другие, по мнению американцев, активно сотрудничают и помогают друг другу. Провозглашенная приверженность к обеспечению американского превосходства «вне досягаемости» для других подкрепляется развернутой доктриной нанесения упреждающих ударов не только в случае, когда угроза уже назрела, но и на этапе, когда она только начинает формироваться.
«Доктрина Буша» стала в некотором роде поворотной для Стратегии национальной безопасности США — ведь после окончания Холодной войны сформулировать ее было сложно, так как согласия по поводу определения угрозы национальным интересам Соединенных Штатов не существовало. С тех пор этот документ фактически перестал включать принципиально новые моменты, а из года в год лишь дополнял и уточнял перечень вызовов и угроз в соответствии с современными реалиями. Стратегия национальной безопасности США подразумевает, что терроризм, и особенно новый терроризм, является несимметричным, неконвенционным вызовом мировому сообществу, поэтому противодействие ему требует неконвенционных ответов.
Этот тезис в других официальных документах в разное время подкреплялся заявлениями о возможности нанесения ядерных ударов в ответ на применение химического и бактериологического оружия. Как утверждают американцы, лидеры наиболее опасных террористических организаций не ограничивают себя международно-правовыми и моральными нормами, совершая нападения на гражданское население, не заботясь о сохранении жизни своих сторонников. Поэтому превентивные удары с применением любых видов оружия против террористов, по мнению руководства США, являются оправданными. Таким образом, американцами борьба с терроризмом квалифицируется как разновидность войны, требующей адекватного боевым действиям подключения сил и средств.
Практика применения превентивных ударов не является чем-то новым для мирового сообщества. Ее в течение многих лет реализует Израиль, прибегали к ней и США. Вместе с тем, законодательное закрепление с провозглашенной возможностью применения ОМУ в антитеррористических мероприятиях в 2002 году было зафиксировано впервые.
Более того, некоторые представители американской администрации и западного мира основательно расширили и углубили эту концепцию. Так, тогдашний советник президента по информационной безопасности Ричард Кларк, выступая в Юридическом комитете сената конгресса США, со ссылкой на то, что КНР, КНДР, Иран и Ирак якобы уже разработали информационное оружие и могут атаковать США через Интернет, заявил, что в ответ на такого рода террористические действия США могут нанести по ним военный удар. Премьер-министр Австралии Джон Ховард в декабре 2002 года заявил, что нынешнее международное законодательство вообще безнадежно устарело и в Устав ООН следует внести право упреждающего удара по террористическим организациям вне зависимости от того, где они находятся.
В наиболее полной форме новые концептуальные подходы к борьбе с современными видами и формами проявления терроризма были сформулированы в США в 2003 году в ряде документов, развивающих американскую Стратегию национальной безопасности и Национальную стратегию внутренней безопасности, в части, касающейся терроризма. К таким документам относятся: Национальная стратегия по борьбе с терроризмом, Национальная стратегия борьбы против применения оружия массового уничтожения и обновленная Национальная стратегия безопасности киберпространства.
Национальная стратегия США по борьбе с терроризмом направлена, в основном, на борьбу с международным терроризмом, поскольку подходы администрации США к внутреннему терроризму были в основном изложены в Национальной стратегии внутренней безопасности. По заявлению ее составителей, стратегия рассчитана не только на защиту США, но и их союзников от актов терроризма. Достижение успеха в этой области связывается с непрерывным и комбинированным использованием всех имеющихся в распоряжении государства инструментов воздействия: дипломатических, экономических, информационных, финансовых, правоохранительных, разведывательных и военных. Такого рода меры направлены на решение следующих задач:
— разгром террористических структур путем нанесения по ним жестких непрерывных ударов вне зависимости от места их дислокации;
— лишение террористов спонсорства, поддержки и убежищ, которые им необходимы для выживания;
— обеспечение победы в войне идей и устранение условий, которые оправдывают терроризм в глазах части населения;
— использование всех имеющихся в распоряжении сил, чтобы защитить от террористических нападений США и их интересы во всем мире.
Национальная стратегия борьбы против применения оружия массового уничтожения, являясь неотъемлемым компонентом Стратегии национальной безопасности США, основана на трех основных положениях: недопущение возможности применения ОМУ враждебными США государствами или террористами, получившими к нему доступ; усиление контроля над нераспространением ОМУ и средствами его доставки; эффективное руководство действиями по снижению ущерба от применения ОМУ.
Стратегией национальной безопасности и Национальной стратегией внутренней безопасности, подтверждается отход США от концепции сдерживания в пользу концепции превентивных ударов.
Согласно этой «стратегии» США оставляют за собой право на превентивные действия в киберпространстве в отношении враждебных государств, если их политика угрожает или в обозримой перспективе может таить угрозу их национальным интересам. Заявляется, что США намерены прибегать к адекватным контрмерам в случае нападения на информационные системы их киберпространства, не ограничиваясь юридическими разбирательствами по фактам взлома защиты информационных ресурсов.
Следует подчеркнуть, что официальное закрепление США принципиально новых подходов к борьбе с терроризмом как к войне не является случайным, так как оно позволило американской администрации мобилизовать огромные политические, финансово-экономические, военные и эмоциональные ресурсы. Основная цель их использования, согласно экспертным оценкам, заключается отнюдь не в борьбе с терроризмом, а, главным образом, для вмешательства под предлогом контртеррористических акций во внутренние дела других стран или в ту или иную ситуацию в мире для реализации своих геополитических устремлений. Сегодня это утверждение настолько очевидно, что не требует доказательств.
Однако большинство членов международного сообщества, включая Россию, отстаивает ту точку зрения, что использование процедур, предусматривающих право государства на ответные военные действия, возможно лишь при наличии явной и прямой агрессии со стороны других государств (в том числе подтвержденных убедительными доказательствами поддержки этими государствами террористов). Применение военной силы рассматривается ими как крайняя и вынужденная мера.
Следует также отметить, что в классификации контртеррористических мер, подготовленной в свое время отделением ООН по контролю над наркотиками и предупреждению преступности, большой раздел посвящен именно военным мерам, которые не исключались из практики антитеррористической деятельности и в тот период.
Можно выделить три основные группы субъектов контртеррористических действий, в отношении которых считается позволительным применять военные способы борьбы:
— государства, поддерживающие, планирующие или осуществляющие террористические акции, что характеризуется как спонсорство терроризма;
— террористические структуры, носящие характер военных или полувоенных формирований, действующие в определенных районах государств или имеющих в них свои штаб-квартиры или базы;
— существующие конспиративно внутри гражданского общества во многих государствах мира террористические структуры, образующие террористические сети или действующие автономно.
Субъекты первой группы характеризуются такими понятиями как «государственный терроризм» или «терроризм, поддерживаемый государством». Несмотря на различные подходы и оценки адекватности применения этих терминов, их идентичности и т. п., они во многом отражают суть самого явления. В случае военного противостояния с такими государствами, характер военных акций мало чем отличается от военных действий при проведении традиционных войн. Их особенностью, с учетом контртеррористической направленности, является возрастание роли и значения сил специального назначения, антитеррористических и разведывательно-диверсионных подразделений.
Эти же подразделения достаточно эффективны и при проведении операций против субъектов второй группы контртеррористических действий.
Что касается третьей группы, то применительно к ним термин «война» не совсем подходит. Основную роль при проведении борьбы с такими структурами играют спецслужбы и правоохранительные органы. Военная составляющая здесь может присутствовать лишь при проведении силовых спецмероприятий, например, по освобождению заложников, захваченных террористами объектов и т. п.
Следует подчеркнуть, что термин «война» в контексте борьбы с терроризмом несет в себе конкретный подтекст. Например, если такого рода борьба квалифицируется войной, то захваченные в плен террористы должны рассматриваться как комботанты (участники вооруженных формирований противника), со всеми вытекающими из этого последствиями. Теоретически в этом случае террористы приобрели бы легитимность, к которой они и стремятся.
Однако на практике этого никогда не происходит. Так, захваченные в период боевых действий в Афганистане члены «Аль-Каиды» и способствовавшие деятельности этой организации талибы, размещенные на американской базе Гуантанамо (Куба), правами военнопленных не пользуются. С другой стороны, для придания легитимности выданной Джорджем Бушем санкции ЦРУ на уничтожение ключевых фигур этой организации их относят к участникам вооруженных формирований противника (запрет на убийство иностранных политических деятелей и граждан в США пока что формально не отменен). Становится очевидным, что американцы в сфере борьбы с терроризмом выбирают из международно-правовых норм, регулирующих правила ведения войны, то, что их устраивает, и не признают тех положений, которые не отвечают их планам и намерениям.
С учетом задействования в операциях военного характера сил специального назначения в большинстве стран мира просматривается четкая тенденция к их организационному, количественному и качественному росту. Перед ними поставлен ряд специфических задач по всему спектру объектов, относящихся к ОМУ, включая ядерные, биологические и химические, а также средства их доставки и обеспечивающей инфраструктуры.
Одной из острых форм организации их деятельности являются специальные операции, предназначенные для быстрого разрешения чрезвычайных ситуаций боевого и не боевого характера в любых возможных вариантах, включая освобождение заложников и обезвреживание террористов.
Специальные операции по сравнению с обычными военными действиями менее дорогостоящи, однако более скрытны, имеют четкую целевую установку, а количество жертв, в том числе среди местного населения, и размеры имущественного ущерба при их проведении достаточно ограничены. Американские эксперты считают, что хорошо спланированные и правильно осуществленные специальные военные операции являются наиболее эффективным ответом терроризму, основным звеном в реализации военной доктрины превентивных ударов.
По мнению американских аналитиков, в условиях антитеррористических операций на силы специального назначения должны возлагаться следующие основные функции:
— проведение оперативных и боевых мероприятий по захвату или ликвидации террористов и их пособников;
— выявление убежищ и военных бах террористов;
— своевременное выявление и ликвидация центров незаконного производства и хранения оружия массового уничтожения;
— пресечение наиболее опасных форм контрабанды и незаконного перемещения финансовых средств, направленных на поддержку террористической деятельности.
В США, например, проведенная реорганизация Объединенного командования спецопераций при выполнении конкретных контртеррористических операций предусматривает передачу этому органу функций управления не только специальными подразделениями вооруженных сил, но и рядом регулярных частей, находящихся в подчинении регионального командования. Эта структура получила также право использовать разведывательные возможности стран-союзниц США. В целях выполнения поставленных задач в срочном порядке качественно и количественно укрепляются подразделения, добывающие и анализирующие разведывательную информацию, планирующие и координирующие полномасштабные войсковые операции, их взаимодействие с региональными оперативными и вспомогательными командованиями вооруженных сил.
В силовых структурах США изучается возможность проведения рейдов «без уведомления» силами специально создаваемой группировки скрытого действия, которой придаются боевые самолеты и ракетные катера с уменьшенной радиолокационной видимостью, а также подразделения спецназа. Одновременно для руководства антитеррористическими операциями рассматривается вопрос о возможном формировании единого военного командования, деятельность которого будет принимать все более широкие масштабы, распространяясь на все новые страны и континенты.
Еще одним из стратегических нововведений с 2002 года, отражающим характер организации и ведения боевых действий против террористов в современный период, является озвученная экс-министром обороны США Дональдом Рамсфелдом концепция «сетевой войны». Она предусматривает широкое использование современных информационных технологий, включающих различного рода датчики и приемо-передающие устройства. Эти средства позволяют в оперативном режиме оценивать текущую обстановку на театре военных действий, обеспечивать быстрое прохождение приказов, ускорять ход боевых операций, увеличивать поражающий эффект и возможность своевременного уклонения от ответных ударов противника.
Концепция также предполагает превращение понятия «поле боя» в понятие «боевого пространства». В этом пространстве, помимо традиционных целей, поражаемых обычными видами вооружения, включаются цели, лежащие в виртуальной сфере: эмоции, восприятия, психология противника.
Основные отличия «сетевой войны» от конвенциональной определяются следующими особенностями. Ранее, в силу разных ограничений, было необходимо, чтобы подразделения и элементы тылового обеспечения располагались в одном районе и в непосредственной близости к противнику или обороняющемуся объекту. Новая концепция снимает эти ограничения и вводит в этой связи новое понятие — «географически распределенная сила».
Вторая особенность состоит в том, что участвующие в сетевой войне силы являются высокоинтеллектуальными. Они используют информацию, получаемую от большого количества ее источников и средств наблюдения, установленных в зоне театра боевых действий, а также оперативно ставятся в известность о планах командования, что дает им возможность синхронной и эффективной автономной деятельности.
Третье отличие состоит в том, что все «географически распределенные объекты», поддерживая между собой эффективную коммуникационную связь в боевом пространстве, принимают во внимание весь объем задач, стоящих в период проведения боевой операции.
Таким образом, в случае реализации доктрины «сетевой войны», учитывая характер и движущие силы грядущих конфликтов, основными средствами их разрешения станут информационные ресурсы, а не боевое оружие.
Источник: evrazia.org